48-летний российский поэт Андрей Ширяев покончил с собой в Эквадоре, где жил долгое время, покинув Россию.
О произошедшем сообщили в социальных сетях его друзья и знакомые. Официальной информации о смерти поэта пока нет. Неизвестны и обстоятельства произошедшего. Однако в пятницу, 18 октября, в 9:00 часов утра по Москве Андрей опубликовал в своем Facebook запись, в которой сообщил, что дописал свою последнюю книгу, отдал ее на верстку и принял решение покончить жизнь самоубийством, назвав причины, подтолкнувшие его к этому шагу.
"Мне пора. Последняя книга дописана, верстка передана в добрые руки. Алина, Гиви, Вадим, дорогие мои, спасибо. И спасибо всем, кого я люблю и любил - это было самое прекрасное в жизни.
Просить прощения не стану; всегда считал: быть или не быть - личный выбор каждого. Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днем. Грядущее растительное существование - оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора", - написал Ширяев.
Свое последнее стихотворение один из интереснейших современных русских поэтов записал в четверг вечером на своем сайте:
* * *
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь - по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне - короткометражен,
а я - всего лишь пепел над океаном.
Андрей Ширяев родился 18 апреля 1965 года в Казахстане, долго жил там, затем перебрался в Москву. Более 10 лет назад обосновался в Эквадоре в Сан Рафаэле. Учился в Свердловском университете на журфаке, потом в Московском Литературном институте им. Горького на отделении поэзии в семинаре Юрия Левитанского. Не доучился.
Член Союза писателей Москвы. Работал журналистом, звукорежиссером на телевидении, артистом в нескольких филармониях, редактором.
В 2002 году Андрей Ширяев покинул Россию, опасаясь повторного спуска "железного занавеса", и переехал в Эквадор - "поближе к любимым Борхесу, Маркесу и Леону де Грейффу".
В России в 2006 году в издательстве "Водолей Publishers" вышел сборник стихотворений Андрея Ширяева на 320 страницах с иллюстрациями художника Виктора Яковлева.
Среди увидевших свет сборников стихов поэта также - "Продрогший пантеон", вышедший в 1990 году в издательстве "Жазуши" (Алма-Ата),
"Мастер зеркал" (1994 год), "Глиняное письмо" (1996 год), "Бездомные песни" (1999 год).
Стихи Андрея Ширяева
* * *
Так и будет. Вымокнет сирень,
смолкнут скрипки, выгорят обои,
и поманит пением сирен
этот мир, покончивший с тобою.
И не хватит воска. А дожди
не способны вылечить от жажды.
Я когда-то вспомню - подожди -
это тело, данное однажды.
Заструится сладкое вино,
наполняя жертвенную чашу,
дух поймет, что так заведено,
и ягненок удалится в чащу.
Тело оправдается строкой;
угадать в любимой Соломею
и познать от рук ее покой
только этим телом и сумею.
Не затем ли в небо нас вели
медленные скрипки на концерте,
чтобы притяжение земли
нам понять, как притяженье смерти,
мне понять, от смерти уходя,
что любовь страшнее и священней.
И последним выходом дождя
оборвать цепочку воплощений.
* * *
Поздним летом в унылой Москве
жар отходит от камня. Кривей
мостовые, грязнее вода
под мостами, чьи грузные тени
проминают поверхность, когда
потускневших пернатых орда
покидает остывшие стены.
Все уходят куда-то на Юг,
к одичалому морю. Поют
нечто странное в странном своем
и почти неподвижном исходе
в облака, в чуть заметный проем,
где и мы, задыхаясь, поем,
покорившись тоске и природе.
Жить в отечном отечестве. Знать
наперед. Обветшалую снасть
обновляя, предчувствовать день,
может быть - не охоты, но - ловли
тощей рыбы в холодной воде.
Не дойти и уснуть на гряде,
приспособив садок в изголовье.
Ты не видишь меня. Для тебя,
в окаянные трубы трубя,
поднимается рать и растут
вертикальные ливни, и волны
прочь уснувшую рыбу несут.
Ты не плут. Ты не выживешь тут.
Я не выживу там. И - довольно.
* * *
В далёкой дали, за орбитами планет
танцует женщина, похожая на свет.
А рядом - там, где сушится бельё,
танцует свет, похожий на неё.
Играет сын, похожий на неё.
Кружится мир, похожий на неё.
Танцует женщина. И на её плече-
танцует космос в тоненьком луче.
* * *
Новая ночь творения. Медленно и легко
тает в моём подсвечнике слепок шестого дня.
В глиняной кружке плещется тёплое молоко.
Ночь в астеничном городе, требующем меня.
Что остаётся, Господи? Вброд перейти поток,
в чьей-то случайной комнате бросить на стол ключи
и, упираясь теменем в скошенный потолок,
долго стоять над пропастью выгоревшей свечи;
в тёмных горстях настаивать пепел и сердолик-
лица, сердца и улицы. И доливать настой
взятой в сосуде жидкостью. Выбор не так велик.
Белой, чужой, разбавленной. Красной, своей, густой.
* * *
Светает. Океан перебродил
и двинулся в предгорья - вал за валом.
Движенье рыб. Движение светил.
Такая мощь в неспешном, небывалом,
неумолимом празднике воды,
что даже вихрь, косматые следы
несущий вдаль по черепашьим скалам,
притихнет и пополнит легион
гранитных волн.
Я жду восхода. Кончик языка
скользит по раскалённым альвеолам,
лицо обезображено тяжёлым
скупым восторгом, злая тьма зрачка
затягивает радужку - похоже
на полный цикл затмения, на дым,
на стыд, на крик, на угольный мешок...
Ведя сухими пальцами по коже,
я сдерживаю яростный смешок.
Забавно то, что ты меня таким
пока ещё не помнишь. Хорошо,
что ты - не помнишь.
Играет Бах. Пылает кровь. На помощь
небесным скрипкам, воспевая полночь,
приходит нежный утончённый ад
порочного барочного гобоя.
Пифагорейский музыкальный ряд.
Пылающее рвётся в голубое,
и птицы в небе страшно говорят,
и эти капли алые горят,
горят на пенном лезвии прибоя.
Уходят люди - вверх по склонам гор.
Торжественно и горько. До минор.
Качнутся плети высохшей лаванды,
мяукнут ставни, прогоняя сон.
Ныряя под лиловые гирлянды,
ты босиком выходишь на балкон
и видишь, что рыбацкому посёлку
осталось жить, от силы, полчаса,
что бестолку молиться втихомолку
и прятать слёзы, глядя в небеса,
что смерти нет, что ты опять умрёшь,
когда-нибудь, сегодня, и родишься
когда-нибудь - сегодня? - прорастёшь
проклюнешься, протянешься, продлишься
в чужом прекрасном теле, что другой
начнётся ритм, и отворится дверца,
где вечно бьётся космос, точно сердце-
непостижимый, жадный и тугой.
Я молча наблюдаю за тобой
и помню, что, примерно, через двести
коротких лет вернётся этот сон.
Всё повторится: океан, балкон,
предчувствие утраты, Бах, прибой.
Ты будешь рядом. Мы не будем вместе.
Таков закон.
Свершилось. Тоника, субдоминанта - кода.
Сырой настил, больничный запах йода,
обломки скрипки, пара чёрных слив,
морской травы подгнившие волокна...
Отсюда, светлая, нет выхода. Прилив
стучится в окна.
* * *
Облако причаливает к горе.
К облаку причаливает самолёт.
Так ли уж важно в этой простой игре,
кто и кого насколько переживёт?
Братское небо, влажная простыня.
Звёзды ложатся в пашню плечом к плечу.
Семя двудольное, космополита, меня,
пусть закопают в космос. Я так хочу.
